Любое ограничение аграрного экспорта – абсурд.
Любое ограничение аграрного экспорта – абсурд.
Мы уже давно развиваемся в сторону рынка, но иногда возникает ощущение, что мы еще в Советском Союзе. Как только случается засуха, появляются какие-то сомнения в конечных показателях урожая – сразу из ряда регионов раздаются призывы прекратить или ограничить экспорт зерна. Почему так происходит – вопрос сложный.
Проблемы, связанные с торговлей продовольствием и попытками ограничить экспорт зерна, обсудили в ходе беседы издатель портала «Крестьянские ведомости», ведущий рубрики «Аграрная политика» Общественного телевидения России, доцент Тимирязевской академии Игорь Абакумов и вице-президент Российского зернового союза Александр Корбут.
— Александр Владимирович, откуда такая тяга ограничить доходы других?
— Вообще-то это извечное. Что-то сделать за счет других – это дело святое. Тем более, здесь зачастую важен не результат, а чтоб можно было отчитаться: «А мы меры принимали». То есть определенная рефлексия. «Мы меры принимали, но не получилось. Это второй вопрос».
— Я представляю себе ситуацию где-нибудь во Франции, Германии, США. Звонит губернатор и говорит: «Прекратим экспорт зерна». Как вы считаете, такое теоретически возможно?
— Наверное, помечтать можно. Только, я думаю, там уже тогда губернатора не будет, потому что сельскохозяйственное лобби в этих странах весьма и весьма сильное. И оно не позволит лишить себя возможных доходов без компенсаций.
— То есть должны быть компенсации? Если есть государственная необходимость, должны быть компенсации тем, кто производит зерно?
— Да, зерно или любые другие товары, которые экспортируются.
— А давайте, Александр Владимирович, вспомним, к чему приводят ограничения на экспорт, например, самое близкое – внезапное зерновое эмбарго 2010 года, когда Россия перестала поставлять зерно за рубеж. Кто пострадал в первую очередь?
— В первую очередь пострадали зернопроизводители. Те, кто производят зерно. Пострадал мировой рынок. Вот мы говорим «арабская весна». Но на Западе клевещут о том, что одна из причин арабской весны – это высокие цены на зерно, в том числе и благодаря России.
— То есть Россия перестала поставлять в Северную Африку зерно, а Европа не успела поставить зерно.
— И цены были высокие. А ограничения привели к тому, что мировые цены не снизились.
— Люди вышли на улицы там. И сначала полыхнул Тунис, как мы помним, а потом все остальные. Остановили это только в Сирии практически.
— Практически да. Но главное – это то, что наши крестьяне ничего не получили. В этом году мы считаем, что зерна будет где-то 112,5 млн тонн. Ссылка Минсельхоза – «это у нас такая агроклиматика». Я думаю, не только агроклиматика. А тот провал цен, который был после рекордного урожая, привел к тому, что доходы снизились, стали меньше закупать качественных семян, удобрений, средств защиты растений. Продажи сельхозтехники сократились на 26%. Технологический откат пошел. Это тоже добавило определенную долю в снижение валового сбора в этом году. И самое главное: нет заработка, нет осознания перспектив. А зерно вроде бы каждый год растет. Но есть такое понятие, как севооборот. Соответственно, если я заложился, что буду производить пшеницу, кукурузу, что-то еще, я сделаю инвестиционный проект на 4-5 лет. И я хочу получить с этого инвестиционного проекта определенный доход. И тут мне говорят: «Нет, доход не получишь». На вопрос «почему?» говорят: «Потому что надо, чтобы хлеб не подорожал». Зерно в булке хлеба – это 17-20% максимум. Попробуйте взять на вооружение простую арифметику. Тут не нужна высшая математика. До 4 класса абсолютно проходит. Подорожание зерна в 1,5 раза – к чему приведет в ценах на хлеб?
Говорят: «животноводство». Господа, а чего животноводы тогда дешевое зерно в том году не закупали? И, вообще говоря, сейчас цены на зерно – это цены примерно периода 2016 года. После этого цены упали на 8 рублей за килограмм. Где подешевевший хлеб, мясо, молоко? Вы видели?
— Нет.
— И я нет. Может, кто-то видел — покажите мне этого человека.
— Александр Владимирович, я все-таки хочу вернуться к последствиям зерновых эмбарго, любых ограничений, запретов и так далее. Вот были последствия американского зернового эмбарго касательно поставок зерна в Советский Союз.
— Они прекрасно сработали. И Европа стала одним из ведущих производителей зерна.
— И Бразилия. И Аргентина. То есть американские фермеры были вытеснены с мирового рынка.
— То же самое происходило, когда американцы вводили ограничения на экспорт сои. Бразилия и Аргентина поперли, как на дрожжах.
— Какие меры американское правительство тогда приняло, как взаимодействовало правительство и американское лобби, и кто получил по мозгам за это глупое решение?
— Есть такое понятие, как выборы. Вот выборы все и решили. Потому что там было все просто и ясно. И, кроме того, это все привело к тому, что у американцев есть законодательное решение, что любые ограничения на экспорт могут быть введены, если доказано, что сложилась чрезвычайная ситуация. Если это трагедия национального масштаба и нельзя перебросить зерно с севера на юг, с запада на восток и так далее, если его просто физически нигде нет, вот тогда государство имеет и обязано принимать жесткие и ясные решения.
— Постоянно слышим: «Цена на хлеб не должна повышаться». Каково у нас потребление хлеба вообще, оно растет или снижается?
— Вообще потребление хлеба снижается. А самое смешное другое. Вот тут я статистике верю, потому что есть так называемая статистика потребления домашних хозяйств, где конкретно человек записывает, что он покупает, что он съедает. Малообеспеченные едят хлеба меньше всех.
— А что они едят?
— Картошку, крупу. Да, они сокращают свое потребление в том числе и за счет хлеба. Наиболее высокообеспеченные едят больше хлеба. По крайней мере, они его покупают. Может быть, не доедают и выкидывают – второй вопрос. Но это так.
И здесь цены на полке, когда вы приходите в магазин, и цены производителей – это две разные вселенные, галактики. Они никак не взаимосвязаны. Цена на зерно может расти, падать, а цена на хлеб растет. Да, там есть свои заморочки. Вот сейчас вырастет цена на бензин – бабах, это окажется заложено в цену всего.
НДС тоже окажется заложено в цены. И так далее. Это два разных мира. И еще существует торговая наценка. А там, где пытаются делать социальный хлеб, вы знаете, я хочу сказать, что, с моей точки зрения, это некачественный хлеб, а не дешевый. А у нас есть подмена понятий. Дешево – социально. То есть если у человека плохие доходы, ешь дешевый хлеб и не думай о качестве. Наоборот, этим людям необходимо дать качественный хлеб.
— Где много белка.
— Не только белка. Еще и витамины, и аминокислоты. Хлеб вообще-то уникальный продукт. В этом вся и проблема. Потому что, когда мы пытаемся сдерживать цены, мы не решаем проблему, мы ухудшаем условия экономики, но не решаем главную проблему: производить должно быть выгодно. И бороться надо не с ценами, а с низкими доходами – и сельхозпроизводителей, и потребителей. Именно там решение лежит, а не в каких-то эфемерных ограничениях.
— Александр Владимирович, у нас еще эфемерно остаются какие-то фантомные воспоминания о Советском Союзе, где все решалось из Москвы. Мне так кажется. Человек, который живет в Брянске и смотрит, что зерно лучше и качественнее, скажем, в Краснодаре, думает, а почему бы из Краснодара в Брянск не перебросить это зерно?
— А какие проблемы? Москва, Питер – отличная мукомолка. Они покупают хлеб в Поволжье, в Омске, в Сибири. Они покупают очень качественное зерно. Это просто вопрос цены. А если кто-то хочет жить по принципу «берем подешевле, продаем подороже», тогда и получаем то, что имеем.
— Тогда у меня вопрос к вашему зерновому сообществу. А почему зерновое сообщество не задаст прямые вопросы: «Вы хотите ввести ограничения?» Вот из регионов сейчас звучат предложения ввести ограничения на экспорт: «Не хватит нам зерна для животноводства, для того, для сего». Это я сейчас просто расскажу, что люди пишут в СМИ, на электронных порталах, что говорят по телевидению, по радио. «Давайте ограничим? Давайте. Но заплатите людям компенсацию и ограничивайте, сколько хотите».
— Эти разговоры к добру не ведут. Потому что, когда создается такой информационный шум, то начинается гонка за ресурсами и гонка цен. Вот простой пример. В позапрошлую пятницу вышло сообщение сначала «Reuters», потом какие-то другие невнятные сообщения о том, что в Минсельхозе обсуждался вопрос о возможных ограничениях экспорта зерна. В конце было написано: «Минсельхоз сказал, что ограничения вводить не будем». Чикаго сработало. +10 долларов. Сразу. В понедельник министр сказал: «Да нет, мы не собираемся вводить ограничения». Чикаго сработало. -7 долларов одномоментно. А цены вообще-то говоря на мировом рынке смотрят вниз. Да, скорее всего, сейчас они ищут какой-то баланс. Вот 6-го у нас все гуру зернового рынка будут на конференции. Они скажут это более профессионально и достойно, чем я. Но я думаю – они сейчас ищут баланс. А дальше мы будем видеть рост мировых цен исключительно пропорционально сокращению запасов.
Кроме того, когда мы говорим «вот цены на зерно», мы полностью интегрированы в мировой рынок. Мы смотрим на мировые цены. Наши сельхозники знают эти мировые цены. Но когда там цена 200 долларов, то у нас курс, предположим, был 63 – стал под 70, что происходит с ценой? Мы можем повлиять на эту цену? Пусть регионы зададут вопрос, скажут: «Ребята, установите курс, чтобы цена была пониже». Почему-то об этом разговора нет. Ни цены на электроэнергию, ни на металл. А вот цена на зерно… То есть выбирается звено наиболее незащищенное. Первичный производитель всегда минимально защищен. Экспортеры, перевозчики свое возьмут. Но любые ограничения скажутся на первичном производителе. Мы это уже проходили при введении того же эмбарго 2010 года. Кстати говоря, бизнес тогда повел себя ответственно. Мы должны были по государственным контрактам с Египтом отгрузить 240 000 тонн зерна, но было введено эмбарго. Мы не могли отгрузить зерно. У нас стоял вопрос — дайте отгрузить это зерно, исполнить обязательства. Не дали. Тогда ребята закупили зерно значительно дороже в Казахстане, дороже заплатили за перевозку и исполнили обязательства, сохранив лицо Российской Федерации.
— Вот еще о чем хотелось бы поговорить. Нас спрашивают, почему, например, фермеры Иркутской области продают зерно в Китай, а сама Иркутская область завозит муку из Алтая, и она оказывается дешевле. В чем тут дело?
— Попробуем ответить. Вы понимаете, Алтайский край – это традиционный регион огромного производства зерна и муки. И там создали мощнейший мукомольный кластер. Эта мука идет не только в Иркутскую область. Она поступает и в центр России, и на экспорт. И получается так, что там за счет эффекта масштаба получается более дешевая продукция. А то, что фермеры Иркутской области продают зерно в Китай, честь им и хвала. Потому что они нашли рынок сбыта и получают за свое зерно достойную цену. Потому что довести зерно до мукомолов Алтая, Омска, Новосибирска или Красноярска будет стоить очень недешево. И не получится дешевой продукции. А так у вас есть возможность получить муку.
Поймите основное. Мы единая страна. Мы единое экономическое пространство. Поэтому невозможны и бессмысленны какие-то межтерриториальные ограничения. Так же как экспортные. А эти еще хуже. Поэтому если есть переток ресурсов, в этом ничего плохого нет. Если вы можете продать ваше зерно дороже, а купить муку дешевле, так слава богу.
— Александр Владимирович, в связи с нашими большими транспортными расстояниями невыгодно иногда перевозить зерно из той же Сибири в черноморские порты. Я знаю, что многие хозяйства вообще не продают зерно. Они перерабатывают это зерно в комбикорма и продают его в виде готового мяса, в виде колбас. Продукт длительного хранения 3-4 переработки идет уже на рынок. Вновь вернувшийся к нам заново Алексей Васильевич Гордеев (в том числе в ранге вице-премьера по сельскому хозяйству) говорит о том, что надо развивать переработку зерна. Просто зерно – это все равно, что нефть гнать. Почему не перерабатывать ее в продукты нефтеперегонки — в бензин, в керосин?
— Немножко двойственно. Во-первых, мировой рынок зерна всем ясен, он прозрачен и огромен. То есть 160 млн тонн пшеницы мир потребляет. Каждая страна стремится сформировать добавленную стоимость на своей территории. Это нормальное явление. Как и в магазине. Там покупатель всегда прав. Если говорить «берите муку», а покупатель говорит «я хочу зерно», значит, надо поставлять зерно, потому что это деньги.
Внутренняя переработка – да, вполне очевидно, что ее необходимо развивать. Но здесь надо решить вопрос, что перерабатывать и что производить. Ту же муку? Но весь мировой рынок муки – 12 млн тонн. Ничтожно мало! Ну, 16 млн тонн. Нужна глубокая переработка. В первую очередь — глубокая переработка, я думаю, для нас, для самих себя любимых.
— Что делают из зерна?
— Проще сказать, чего не делают из зерна. Можно получить кормовые добавки (лизин), можно получить аминокислоты для корма животным. Из зерна можно получить витамины, которые не только животные, но и мы с вами будем кушать. Мы знаем про эти всякие добавки (Е). Это химия. Но их можно производить из зерна. Есть рынок в этом отношении? Есть. Из зерна можно делать биотопливо. Если пойти дальше, биотопливо можно производить на крупных нефтехимических заводах и получать разлагаемый биополиэтилен.
— Разработки ведутся в этом направлении?
— Ведутся. И строятся заводы по глубокой переработке. Хотя у меня есть определенные опасения. Потому что все бросились в производство лизина. В какой-то момент… не то что рынок рухнет, цены упадут. Мы перенасытим себя полностью. Белгородский завод, который построен – это чуть ли не половина лизина. Вопрос – куда мы его денем? На экспорт? Там стоит Китай. Вопрос – что дальше? Соответственно, здесь требуется очень четкое планирование. И территориально-производственное планирование, и структурное. Вот это работа Минсельхоза. Где это делать целесообразно?
— А со стороны Минсельхоза есть какие-то сигналы о том, что он собирается заниматься этим планированием?
— Собираются. Сигналы есть. Говорили мы об этом давно, но впервые в выступлениях руководителей Минсельхоза я услышал, что необходимо территориально-производственное планирование.
— Это спустя …дцать лет с начала реформ.
— Будем считать, что из того, что мы писали… где-то лет 12.
— И то хорошо. То, что научились это артикулировать и произносить – это тоже хорошо.
— Приходит осознание. Вопрос, чтобы это осознание не свелось к тому, что решаться будет все на уровне регионов. Вот у нас сейчас эти заводы почему, как грибы, начинают расти? Потому что все завязано на регион. Министерство не имеет полномочий, для того чтобы сказать: «Нет, ребята, в вашей области Х мы строить не будем. Потому что здесь на выходе объект рядышком – завод в области Y за 500 км. У вас будет другое производство». А тут совместное ведение, однако.
— Александр Владимирович, и президент, и вице-премьер Гордеев говорят о необходимости расширения экспорта сельскохозяйственной продукции. Зерно – продукт №1. Скажите, пожалуйста, а как государство содействует продвижению нашего зерна на мировые рынки? Они помогают как–то, реклама помогает? Посольства работают над этим, торговые представительства или нет?
— Последние 2-3 года началось движение. Раньше я всегда говорил: «Мы обеспечиваем экспорт, несмотря на все усилия государства». Сейчас началось движение. Россельхознадзор не только встает…
— Не только мешает, но и помогает?
— Начались переговоры с различными странами, ведутся работы со странами по согласованию фитосанитарных условий. То есть прослеживается четкая и ясная заинтересованность. Вопрос в том, чтобы она не угасла и в том, чтобы она стала еще более жесткой. Потому что, понимаете, когда вот так поставлена задача — 45 млрд, но задача-то общая, а ведь нужна еще и «подстилающая» часть. Дьявол в деталях.
Но и здесь с этой точки зрения любые экспортные ограничения агропродовольственной продукции абсурдны.
— У меня еще один вопрос. У нас есть ведомство. Называется Министерство иностранных дел. У нас есть другое ведомство. Называется Министерство обороны, при котором есть много всякого рода структур, которые продают наше вооружение за рубеж. И здесь они с Министерством иностранных дел идут ноздря в ноздрю, молодцы, хорошо работают, продают наши «МИГи», «Сухие», допустим, в Малайзию. А из Малайзии в ответ нам идет пальмовое масло. А кто-нибудь из аграрников спросил, нужно ли оно нам на рынке в таких количествах? Кто-нибудь спросил, или у Минсельхоза пока еще мало сил, чтобы спрашивать, чтобы сказать, что здесь наш край и что, пожалуйста, с нами посоветуйтесь?
— Давайте так. Это политические решения. К экономике и аграрной экономике, я думаю, отношение имеют чисто косвенное. Малайзия является крупнейшим мировым производителем пальмового масла. Больше им товаров особо поставить некуда. Денег у них тоже негусто.
— Чисто политическое решение. Но нужно же думать и о крестьянах.
— Нужно думать и о крестьянах. Но, может быть, нужно было подумать о том, чтобы это пальмовое масло перебросить на другие мировые рынки?
Источник: kvedodosti.ru
Проблемы, связанные с торговлей продовольствием и попытками ограничить экспорт зерна, обсудили в ходе беседы издатель портала «Крестьянские ведомости», ведущий рубрики «Аграрная политика» Общественного телевидения России, доцент Тимирязевской академии Игорь Абакумов и вице-президент Российского зернового союза Александр Корбут.
— Александр Владимирович, откуда такая тяга ограничить доходы других?
— Вообще-то это извечное. Что-то сделать за счет других – это дело святое. Тем более, здесь зачастую важен не результат, а чтоб можно было отчитаться: «А мы меры принимали». То есть определенная рефлексия. «Мы меры принимали, но не получилось. Это второй вопрос».
— Я представляю себе ситуацию где-нибудь во Франции, Германии, США. Звонит губернатор и говорит: «Прекратим экспорт зерна». Как вы считаете, такое теоретически возможно?
— Наверное, помечтать можно. Только, я думаю, там уже тогда губернатора не будет, потому что сельскохозяйственное лобби в этих странах весьма и весьма сильное. И оно не позволит лишить себя возможных доходов без компенсаций.
— То есть должны быть компенсации? Если есть государственная необходимость, должны быть компенсации тем, кто производит зерно?
— Да, зерно или любые другие товары, которые экспортируются.
— А давайте, Александр Владимирович, вспомним, к чему приводят ограничения на экспорт, например, самое близкое – внезапное зерновое эмбарго 2010 года, когда Россия перестала поставлять зерно за рубеж. Кто пострадал в первую очередь?
— В первую очередь пострадали зернопроизводители. Те, кто производят зерно. Пострадал мировой рынок. Вот мы говорим «арабская весна». Но на Западе клевещут о том, что одна из причин арабской весны – это высокие цены на зерно, в том числе и благодаря России.
— То есть Россия перестала поставлять в Северную Африку зерно, а Европа не успела поставить зерно.
— И цены были высокие. А ограничения привели к тому, что мировые цены не снизились.
— Люди вышли на улицы там. И сначала полыхнул Тунис, как мы помним, а потом все остальные. Остановили это только в Сирии практически.
— Практически да. Но главное – это то, что наши крестьяне ничего не получили. В этом году мы считаем, что зерна будет где-то 112,5 млн тонн. Ссылка Минсельхоза – «это у нас такая агроклиматика». Я думаю, не только агроклиматика. А тот провал цен, который был после рекордного урожая, привел к тому, что доходы снизились, стали меньше закупать качественных семян, удобрений, средств защиты растений. Продажи сельхозтехники сократились на 26%. Технологический откат пошел. Это тоже добавило определенную долю в снижение валового сбора в этом году. И самое главное: нет заработка, нет осознания перспектив. А зерно вроде бы каждый год растет. Но есть такое понятие, как севооборот. Соответственно, если я заложился, что буду производить пшеницу, кукурузу, что-то еще, я сделаю инвестиционный проект на 4-5 лет. И я хочу получить с этого инвестиционного проекта определенный доход. И тут мне говорят: «Нет, доход не получишь». На вопрос «почему?» говорят: «Потому что надо, чтобы хлеб не подорожал». Зерно в булке хлеба – это 17-20% максимум. Попробуйте взять на вооружение простую арифметику. Тут не нужна высшая математика. До 4 класса абсолютно проходит. Подорожание зерна в 1,5 раза – к чему приведет в ценах на хлеб?
Говорят: «животноводство». Господа, а чего животноводы тогда дешевое зерно в том году не закупали? И, вообще говоря, сейчас цены на зерно – это цены примерно периода 2016 года. После этого цены упали на 8 рублей за килограмм. Где подешевевший хлеб, мясо, молоко? Вы видели?
— Нет.
— И я нет. Может, кто-то видел — покажите мне этого человека.
— Александр Владимирович, я все-таки хочу вернуться к последствиям зерновых эмбарго, любых ограничений, запретов и так далее. Вот были последствия американского зернового эмбарго касательно поставок зерна в Советский Союз.
— Они прекрасно сработали. И Европа стала одним из ведущих производителей зерна.
— И Бразилия. И Аргентина. То есть американские фермеры были вытеснены с мирового рынка.
— То же самое происходило, когда американцы вводили ограничения на экспорт сои. Бразилия и Аргентина поперли, как на дрожжах.
— Какие меры американское правительство тогда приняло, как взаимодействовало правительство и американское лобби, и кто получил по мозгам за это глупое решение?
— Есть такое понятие, как выборы. Вот выборы все и решили. Потому что там было все просто и ясно. И, кроме того, это все привело к тому, что у американцев есть законодательное решение, что любые ограничения на экспорт могут быть введены, если доказано, что сложилась чрезвычайная ситуация. Если это трагедия национального масштаба и нельзя перебросить зерно с севера на юг, с запада на восток и так далее, если его просто физически нигде нет, вот тогда государство имеет и обязано принимать жесткие и ясные решения.
— Постоянно слышим: «Цена на хлеб не должна повышаться». Каково у нас потребление хлеба вообще, оно растет или снижается?
— Вообще потребление хлеба снижается. А самое смешное другое. Вот тут я статистике верю, потому что есть так называемая статистика потребления домашних хозяйств, где конкретно человек записывает, что он покупает, что он съедает. Малообеспеченные едят хлеба меньше всех.
— А что они едят?
— Картошку, крупу. Да, они сокращают свое потребление в том числе и за счет хлеба. Наиболее высокообеспеченные едят больше хлеба. По крайней мере, они его покупают. Может быть, не доедают и выкидывают – второй вопрос. Но это так.
И здесь цены на полке, когда вы приходите в магазин, и цены производителей – это две разные вселенные, галактики. Они никак не взаимосвязаны. Цена на зерно может расти, падать, а цена на хлеб растет. Да, там есть свои заморочки. Вот сейчас вырастет цена на бензин – бабах, это окажется заложено в цену всего.
НДС тоже окажется заложено в цены. И так далее. Это два разных мира. И еще существует торговая наценка. А там, где пытаются делать социальный хлеб, вы знаете, я хочу сказать, что, с моей точки зрения, это некачественный хлеб, а не дешевый. А у нас есть подмена понятий. Дешево – социально. То есть если у человека плохие доходы, ешь дешевый хлеб и не думай о качестве. Наоборот, этим людям необходимо дать качественный хлеб.
— Где много белка.
— Не только белка. Еще и витамины, и аминокислоты. Хлеб вообще-то уникальный продукт. В этом вся и проблема. Потому что, когда мы пытаемся сдерживать цены, мы не решаем проблему, мы ухудшаем условия экономики, но не решаем главную проблему: производить должно быть выгодно. И бороться надо не с ценами, а с низкими доходами – и сельхозпроизводителей, и потребителей. Именно там решение лежит, а не в каких-то эфемерных ограничениях.
— Александр Владимирович, у нас еще эфемерно остаются какие-то фантомные воспоминания о Советском Союзе, где все решалось из Москвы. Мне так кажется. Человек, который живет в Брянске и смотрит, что зерно лучше и качественнее, скажем, в Краснодаре, думает, а почему бы из Краснодара в Брянск не перебросить это зерно?
— А какие проблемы? Москва, Питер – отличная мукомолка. Они покупают хлеб в Поволжье, в Омске, в Сибири. Они покупают очень качественное зерно. Это просто вопрос цены. А если кто-то хочет жить по принципу «берем подешевле, продаем подороже», тогда и получаем то, что имеем.
— Тогда у меня вопрос к вашему зерновому сообществу. А почему зерновое сообщество не задаст прямые вопросы: «Вы хотите ввести ограничения?» Вот из регионов сейчас звучат предложения ввести ограничения на экспорт: «Не хватит нам зерна для животноводства, для того, для сего». Это я сейчас просто расскажу, что люди пишут в СМИ, на электронных порталах, что говорят по телевидению, по радио. «Давайте ограничим? Давайте. Но заплатите людям компенсацию и ограничивайте, сколько хотите».
— Эти разговоры к добру не ведут. Потому что, когда создается такой информационный шум, то начинается гонка за ресурсами и гонка цен. Вот простой пример. В позапрошлую пятницу вышло сообщение сначала «Reuters», потом какие-то другие невнятные сообщения о том, что в Минсельхозе обсуждался вопрос о возможных ограничениях экспорта зерна. В конце было написано: «Минсельхоз сказал, что ограничения вводить не будем». Чикаго сработало. +10 долларов. Сразу. В понедельник министр сказал: «Да нет, мы не собираемся вводить ограничения». Чикаго сработало. -7 долларов одномоментно. А цены вообще-то говоря на мировом рынке смотрят вниз. Да, скорее всего, сейчас они ищут какой-то баланс. Вот 6-го у нас все гуру зернового рынка будут на конференции. Они скажут это более профессионально и достойно, чем я. Но я думаю – они сейчас ищут баланс. А дальше мы будем видеть рост мировых цен исключительно пропорционально сокращению запасов.
Кроме того, когда мы говорим «вот цены на зерно», мы полностью интегрированы в мировой рынок. Мы смотрим на мировые цены. Наши сельхозники знают эти мировые цены. Но когда там цена 200 долларов, то у нас курс, предположим, был 63 – стал под 70, что происходит с ценой? Мы можем повлиять на эту цену? Пусть регионы зададут вопрос, скажут: «Ребята, установите курс, чтобы цена была пониже». Почему-то об этом разговора нет. Ни цены на электроэнергию, ни на металл. А вот цена на зерно… То есть выбирается звено наиболее незащищенное. Первичный производитель всегда минимально защищен. Экспортеры, перевозчики свое возьмут. Но любые ограничения скажутся на первичном производителе. Мы это уже проходили при введении того же эмбарго 2010 года. Кстати говоря, бизнес тогда повел себя ответственно. Мы должны были по государственным контрактам с Египтом отгрузить 240 000 тонн зерна, но было введено эмбарго. Мы не могли отгрузить зерно. У нас стоял вопрос — дайте отгрузить это зерно, исполнить обязательства. Не дали. Тогда ребята закупили зерно значительно дороже в Казахстане, дороже заплатили за перевозку и исполнили обязательства, сохранив лицо Российской Федерации.
— Вот еще о чем хотелось бы поговорить. Нас спрашивают, почему, например, фермеры Иркутской области продают зерно в Китай, а сама Иркутская область завозит муку из Алтая, и она оказывается дешевле. В чем тут дело?
— Попробуем ответить. Вы понимаете, Алтайский край – это традиционный регион огромного производства зерна и муки. И там создали мощнейший мукомольный кластер. Эта мука идет не только в Иркутскую область. Она поступает и в центр России, и на экспорт. И получается так, что там за счет эффекта масштаба получается более дешевая продукция. А то, что фермеры Иркутской области продают зерно в Китай, честь им и хвала. Потому что они нашли рынок сбыта и получают за свое зерно достойную цену. Потому что довести зерно до мукомолов Алтая, Омска, Новосибирска или Красноярска будет стоить очень недешево. И не получится дешевой продукции. А так у вас есть возможность получить муку.
Поймите основное. Мы единая страна. Мы единое экономическое пространство. Поэтому невозможны и бессмысленны какие-то межтерриториальные ограничения. Так же как экспортные. А эти еще хуже. Поэтому если есть переток ресурсов, в этом ничего плохого нет. Если вы можете продать ваше зерно дороже, а купить муку дешевле, так слава богу.
— Александр Владимирович, в связи с нашими большими транспортными расстояниями невыгодно иногда перевозить зерно из той же Сибири в черноморские порты. Я знаю, что многие хозяйства вообще не продают зерно. Они перерабатывают это зерно в комбикорма и продают его в виде готового мяса, в виде колбас. Продукт длительного хранения 3-4 переработки идет уже на рынок. Вновь вернувшийся к нам заново Алексей Васильевич Гордеев (в том числе в ранге вице-премьера по сельскому хозяйству) говорит о том, что надо развивать переработку зерна. Просто зерно – это все равно, что нефть гнать. Почему не перерабатывать ее в продукты нефтеперегонки — в бензин, в керосин?
— Немножко двойственно. Во-первых, мировой рынок зерна всем ясен, он прозрачен и огромен. То есть 160 млн тонн пшеницы мир потребляет. Каждая страна стремится сформировать добавленную стоимость на своей территории. Это нормальное явление. Как и в магазине. Там покупатель всегда прав. Если говорить «берите муку», а покупатель говорит «я хочу зерно», значит, надо поставлять зерно, потому что это деньги.
Внутренняя переработка – да, вполне очевидно, что ее необходимо развивать. Но здесь надо решить вопрос, что перерабатывать и что производить. Ту же муку? Но весь мировой рынок муки – 12 млн тонн. Ничтожно мало! Ну, 16 млн тонн. Нужна глубокая переработка. В первую очередь — глубокая переработка, я думаю, для нас, для самих себя любимых.
— Что делают из зерна?
— Проще сказать, чего не делают из зерна. Можно получить кормовые добавки (лизин), можно получить аминокислоты для корма животным. Из зерна можно получить витамины, которые не только животные, но и мы с вами будем кушать. Мы знаем про эти всякие добавки (Е). Это химия. Но их можно производить из зерна. Есть рынок в этом отношении? Есть. Из зерна можно делать биотопливо. Если пойти дальше, биотопливо можно производить на крупных нефтехимических заводах и получать разлагаемый биополиэтилен.
— Разработки ведутся в этом направлении?
— Ведутся. И строятся заводы по глубокой переработке. Хотя у меня есть определенные опасения. Потому что все бросились в производство лизина. В какой-то момент… не то что рынок рухнет, цены упадут. Мы перенасытим себя полностью. Белгородский завод, который построен – это чуть ли не половина лизина. Вопрос – куда мы его денем? На экспорт? Там стоит Китай. Вопрос – что дальше? Соответственно, здесь требуется очень четкое планирование. И территориально-производственное планирование, и структурное. Вот это работа Минсельхоза. Где это делать целесообразно?
— А со стороны Минсельхоза есть какие-то сигналы о том, что он собирается заниматься этим планированием?
— Собираются. Сигналы есть. Говорили мы об этом давно, но впервые в выступлениях руководителей Минсельхоза я услышал, что необходимо территориально-производственное планирование.
— Это спустя …дцать лет с начала реформ.
— Будем считать, что из того, что мы писали… где-то лет 12.
— И то хорошо. То, что научились это артикулировать и произносить – это тоже хорошо.
— Приходит осознание. Вопрос, чтобы это осознание не свелось к тому, что решаться будет все на уровне регионов. Вот у нас сейчас эти заводы почему, как грибы, начинают расти? Потому что все завязано на регион. Министерство не имеет полномочий, для того чтобы сказать: «Нет, ребята, в вашей области Х мы строить не будем. Потому что здесь на выходе объект рядышком – завод в области Y за 500 км. У вас будет другое производство». А тут совместное ведение, однако.
— Александр Владимирович, и президент, и вице-премьер Гордеев говорят о необходимости расширения экспорта сельскохозяйственной продукции. Зерно – продукт №1. Скажите, пожалуйста, а как государство содействует продвижению нашего зерна на мировые рынки? Они помогают как–то, реклама помогает? Посольства работают над этим, торговые представительства или нет?
— Последние 2-3 года началось движение. Раньше я всегда говорил: «Мы обеспечиваем экспорт, несмотря на все усилия государства». Сейчас началось движение. Россельхознадзор не только встает…
— Не только мешает, но и помогает?
— Начались переговоры с различными странами, ведутся работы со странами по согласованию фитосанитарных условий. То есть прослеживается четкая и ясная заинтересованность. Вопрос в том, чтобы она не угасла и в том, чтобы она стала еще более жесткой. Потому что, понимаете, когда вот так поставлена задача — 45 млрд, но задача-то общая, а ведь нужна еще и «подстилающая» часть. Дьявол в деталях.
Но и здесь с этой точки зрения любые экспортные ограничения агропродовольственной продукции абсурдны.
— У меня еще один вопрос. У нас есть ведомство. Называется Министерство иностранных дел. У нас есть другое ведомство. Называется Министерство обороны, при котором есть много всякого рода структур, которые продают наше вооружение за рубеж. И здесь они с Министерством иностранных дел идут ноздря в ноздрю, молодцы, хорошо работают, продают наши «МИГи», «Сухие», допустим, в Малайзию. А из Малайзии в ответ нам идет пальмовое масло. А кто-нибудь из аграрников спросил, нужно ли оно нам на рынке в таких количествах? Кто-нибудь спросил, или у Минсельхоза пока еще мало сил, чтобы спрашивать, чтобы сказать, что здесь наш край и что, пожалуйста, с нами посоветуйтесь?
— Давайте так. Это политические решения. К экономике и аграрной экономике, я думаю, отношение имеют чисто косвенное. Малайзия является крупнейшим мировым производителем пальмового масла. Больше им товаров особо поставить некуда. Денег у них тоже негусто.
— Чисто политическое решение. Но нужно же думать и о крестьянах.
— Нужно думать и о крестьянах. Но, может быть, нужно было подумать о том, чтобы это пальмовое масло перебросить на другие мировые рынки?
Источник: kvedodosti.ru
Напишите комментарий
Статьи партнеров
Статьи о скотоводстве
Все права на материалы, опубликованные на Информационном портале «Короваинфо», защищены. Полное либо частичное воспроизведение любых материалов допускается с обязательной прямой гиперссылкой на страницу ресурса korovainfo.ru, с которой заимствован материал. При цитировании в печатных и электронных СМИ ссылка на «Короваинфо» обязательна.